Вечер
Темнеет. В такое время всегда хочется прижаться к кому-нибудь родному, и чтобы погладили и обняли голову, и горячий чай. За занавеской прячется пыльный полосатый кот, медленно растворяясь в сумерках. Тени удлиняются и заполняют мир, живые тени с цепкими руками, тянутся, тянутся ко мне, и даже полосатый кот не сможет спасти. Их так много, и каждая похожа на тощего шпиона в котелке, почему-то пузатого, длинноногого. Каждую ночь крадутся к моим ногам, а я подтягиваю колени к груди, обнимаю ладонями ледяные ступни, сворачиваюсь в тугой клубок, закрываю глаза, сжимаюсь, становлюсь меньше, меньше, складываюсь втрое, вчетверо, вдесятеро - и вот уже меня почти нет на огромной как лунная пустыня кровати - уходи, уходи, уходи, уходи, меня здесь нет, уходи - ищут меня, а я лежу и стараюсь не дышать, в мире никого больше нет, только я и они, и они ищут.
Кот совсем растворился, остались одни глаза. Трусишь, трусишь, я знаю, ты же тоже видишь этих, в котелках, с цепкими пальцами. Бабушка только не видит, повезло ей - включает свет и не видит. Поэтому ночью ее и нет - они ищут меня, а бабушки нет - она спит, и остается только крепче сжимать веки и не дышать...
Но сейчас только вечер, вот бабушка сейчас зайдет и включит лампу, и спросит: хочешь чаю? - и вздохнет: такая бледная. Бабушка, я люблю тебя, спаси меня от сумерек.
Кот совсем растворился, остались одни глаза. Трусишь, трусишь, я знаю, ты же тоже видишь этих, в котелках, с цепкими пальцами. Бабушка только не видит, повезло ей - включает свет и не видит. Поэтому ночью ее и нет - они ищут меня, а бабушки нет - она спит, и остается только крепче сжимать веки и не дышать...
Но сейчас только вечер, вот бабушка сейчас зайдет и включит лампу, и спросит: хочешь чаю? - и вздохнет: такая бледная. Бабушка, я люблю тебя, спаси меня от сумерек.
