Пыль мне почти не мешала, в каком-то смысле я ее даже любила, как любят теплый мохнатый ковер, по которому приятно ходить и на котором удобно лежать животом и читать книгу, роняя крошки печенья на длинный ворс.
А потом как-то вдруг все переменилось, в квартире с умывальником перестали жить, весь дом незаметно опустел. Заброшенные комнаты тихо роняли обои на почему-то осыпавшиеся из разных окон стекла. Иногда резко хлопала незапертая рама, и я пряталась еще дальше, дальше за умывальник, хотя, конечно, меня и так никто не мог увидеть, да и видеть меня было некому. Ночью скрипели половицы, и казалось, кто-то ходит рядом по кухне, выходит за дверь и идет по всему дому, шелестит забытыми книгами, а потом останавливается и подолгу смотрит через разбитые окна в черную звездную ночь.
Теперь все время лето, но сверчков почему-то нет, и за окном только шуршит выжженная солнцем трава. Мне ее не видно, но я точно знаю, что она растет до самого тополя на холме. Что за тополем - я не знаю.
Иногда, когда внизу у входа в дом мне слышен отдаленный смех маленького ребенка, мне кажется, что все как и раньше, дом живой, и за тополем большой бесконечный мир. Я почти точно знаю тогда, что не другие ушли, а нет только меня.
